В мае нынешнего года фантастический рассказ «Поехали» таганрожца Виктора Бровкова занял первое место на литературном конкурсе «ФЛР-26.5 (блиц)», организованном сайтом любителей фантастики Fantlab.ru и одним из старейших журналов России «Уральский следопыт». В интервью «ТагТауну» Виктор рассказывает о том, как начинал, бросал и вновь начинал писать, как важна для творческого человека поддержка близких и какую роль в его литературном труде играет жена Екатерина, о любимых книгах и писателях, проблеме сериального мышления и мечте об экранизации.
ТТ: — Как вы начали писать?
В. Б.: — Первые попытки были еще в глубоком детстве. У нас с братом был выдуманный мир, куда мы летали во сне, а утром просыпались и начинали о нем рассказывать. Там был какой-то Колобок, глава этого мира. Писали про короля Артура, действие проходило в том же нашем с братом общем мире, только все персонажи были животными. Все это потерялось и, ясное дело, было такое наивное.
Потом я на долгое время забросил попытки писать. Но в этот период мы с братом сочиняли стихи, тексты песен, занимались музыкой. А потом, где-то в 2014 году, когда я читал много отечественного фэнтези, не очень качественного, подумал, что, наверное, и сам могу. Собственно, тогда и начал. Но, как оказалось, не могу (смеется). У меня было городское фэнтези. Пока я его писал, мне оно нравилось, но сейчас могу сказать, что читать это невозможно. Ну, оно так и называется: «Нечитаемые».
ТТ: — Почему сейчас пишете именно рассказы?
В. Б.: — Этот роман, «Нечитаемые», был довольно крупный, на 16,5 авторских листов (авторский лист — 40 тыс. знаков с учетом пробелов — прим. ТТ), и это была только первая часть. Я писал его целый год, работы было много. Для старта это было хорошо. В процессе написания романа я начал общаться с другими начинающими писателями на сайте «Я пишу», еще где-то. Сложилась небольшая группа людей, которые общались постоянно. Мы создали паблик в ВК, где принимали рассказы начинающих писателей. У нас даже была редколлегия, которая выдавала рецензии. В это время я попытался написать повесть, мистический триллер. Его тоже невозможно читать. И как-то я перешел на рассказы. И мне, в принципе, нравится то, что я сейчас пишу. Если раньше я пытался шокировать читателя, вызывать в нем что-то черное, злое, подростковое, то сейчас больше стремлюсь писать светлую грусть с легким намеком на надежду.
Главное — люди
ТТ: — Ваши рассказы не столько фантастические, сколько говорящие об отношениях между людьми. Как вы выбираете межличностные и социальные конфликты и взаимодействия, о которых пишете?
В. Б.: — Я считаю, что литература, как и любое другое искусство — для людей и про людей. Неважно, какие там декорации, если в произведении нет взаимоотношений между людьми, то оно не имеет смысла. Сейчас у меня идет большой пласт рассказов — ну, не такой большой, как хотелось бы — про отношения в семье. «Добрый путь» — там отношения с дедом и со всеми родственниками показаны. Последний рассказ, про двух братьев, тоже об этом. Важно показывать, что мы не всегда себя верно ведем с близкими людьми. Мы имеем право, как и они, злиться и т. д., но всегда нужно находить точки соприкосновения.
Вообще, я бы всем советовал писать. Это очень полезно. Писательство — это такой вид личной психотерапии. Можно ставить себя в какие-то условия и безболезненно их прорабатывать. Когда кто-то начинает рассказывать, что все психоаналитики шарлатаны, я говорю, что я так не думаю. Я считаю, что каждому человеку надо ходить к психоаналитику. Ну, кроме меня. Мне не надо, потому что я сам себя терапевтирую (смеется).
Писательство позволяет разобраться во многом, помогает иначе посмотреть на какие-то вещи. И, конечно, когда получается написать то, что нравится самому, когда получаешь какой-то фидбэк от людей, которым это тоже нравится, — особенно приятно. У меня на данный момент есть несколько рассказов, которые я считаю лучшими. Например, «Добрый путь», он очень личный, он даже посвящен Катиному покойному отцу. Отчасти дед в этом рассказе — именно он. У меня деда никогда не было. Отец моего отца умер, когда мне было три года, а дед по маминой линии — когда мне исполнилось 14, но я с ним виделся раза два за всю жизнь. А отец Катюши был потрясающим человеком. Поэтому рассказ, наверное, такой и получился: честный, открытый и трогательный. Читая его, очень многие плакали. Катя каждый раз плачет, когда читает. Я ей уже говорю: «Не читай», нет, сидит, рыдает, спрашиваю: «Что, опять читаешь?» — «Угу».
Последний рассказ про братьев мне тоже нравится, он тоже честный, потому что там есть отчасти что-то от наших взаимоотношений с моим братом.
ТТ: — Тогда почему вы все же вводите в рассказы фантастические элементы?
В. Б.: — Я вообще в определенный период времени себя позиционировал как реалист. Я долгое время читал фэнтези и фантастику, но в какой-то момент пришел к тому, что нужно читать более серьезную и разнообразную литературу. После этого я много читал писателей-реалистов и сам писал в этом жанре. К фантастике вернулся чуть позже, потому что большинство литературных конкурсов — фантастические. В сети в ходу фантастика и ужасы — это самые читаемые жанры. А конкурсы для меня сейчас — основной стимул писать. Участие в них мобилизует, заставляет сесть и начать думать или хотя бы крутить идеи в голове, как-то мысли собирать.
На первых конкурсах я был бит нещадно как раз потому, что элементов фантастики у меня кот наплакал: я просто добавлял в реалистические произведения маленький какой-то элементик. Мой первый конкурсный рассказ называется «Фальшивая нота», там фантастики как таковой и нету. Это описание взаимоотношений мужчины с женщиной: его неприятие родившегося сына приводит к тому, что семья попадает в ситуацию, в которой над ребенком ставят опыты, прикрывая это попыткой вылечить его от какой-то болезни. В конце концов ребенок превращается в куклу. На фоне этого происходит трагедия: жена идет в ванную и режет себе вены, а муж просто сидит под дверью и ждет, когда же это все закончится. То есть, это очень тяжелый драматический рассказ с кучей рефлексии, в котором фантастика является по сути аллегорией на смерть ребенка и ее неприятие. Я был, конечно, жестоко бит за этот нефантастический рассказ на конкурсе фантастики (смеется). Но одной из организаторов рассказ очень понравился и она отправила его на озвучку, его озвучили на YiuTube-канале Кирилла Головина, это довольно известный в определенных кругах чтец. Я прослушал с трудом, потому что предпочитаю читать. Но мне даже понравилось.
«Крестные отцы»
ТТ: — Кто из писателей оказал на вас наибольшее влияние?
В. Б.: — В свое время на меня произвел большое впечатление Паланик. Например, мой «Клуб нелепого протеста» — это чистая паланиковщина. Я читал довольно много его книг. Не могу назвать его любимым автором, но мне очень нравится его стиль, его романы «Колыбельная», «Призраки», «Дневник». Остальные я не воспринимаю как что-то выдающееся.
ТТ: — Даже «Бойцовский клуб»?
В. Б.: — Ну, «Бойцовский клуб» — особенно. Фильм гениальнее, чем книга. Из других авторов я очень люблю за стиль Маркуса Зусака, автора «Книжного вора». «Глиняный мост» мне очень понравился у него. От Ремарка я вообще в восторге. «Жизнь взаймы» и «Черный обелиск» — великолепные произведения. И, наверное, Достоевский. Писать как Достоевский я бы не хотел, но читать его стоит всем, несмотря на то, что это долго и иногда скучно. Вот эти три писателя, и где-то там вокруг них Паланик бегает, пытается засунуться в эту тройку, но пока нет.
Хотя мои любимые книги — не этих авторов. У меня любимая книга, например, «Убить пересмешника» Харпер Ли. «Цветы для Элджернона» — гениальная книга, несмотря на то, что я вообще не считаю Дэниела Киза писателем, больше — хорошим журналистом. «По ком звонит колокол» Хемингуэя — это как раз яркий показатель того, что литература пишется для людей, а остальное все декорации. Причем этот роман я когда-то начинал начинал читать, но не смог, подумав: «Такая туфта, Господи»… А потом мне его Катюша подарила и я его прочел просто запоем. Можно говорить про своеобразную фальшь в описании взаимоотношений героя и героини или про какую-то «ванильность», но все равно, на мой взгляд, очень честное произведение. У Достоевского очень гипертрофированные персонажи, особенно женские образы, что в «Идиоте», что в «Карамазовых», да и Сонечка Мармеладова тоже. Я думал, что не бывает таких людей, это же явно перебор. А потом оказалось, бывают. У меня есть несколько знакомых, чье поведение — один в один как у той же Грушеньки (Грушенька Светлова — главный женский персонаж «Братьев Карамазовых» — прим. ТТ). Значит, мне с моим излишне логичным и прагматичным мозгом иногда тяжело себе представить, что люди могут подгаживать себе и окружающим, страдать от этого и радоваться этим страданиям.
В. Б.: — Среди российских современных писателей есть кто-то, чьи произведения, на ваш взгляд, must read?
ТТ: — Мне очень понравился [роман Алексея Иванова] «Географ глобус пропил», он мне чем-то близок. Он начинается несерьезно, шутливо, а под конец хорошо написанное развлекательное чтиво скатывается в глубокую достоевщину. Сидишь и думаешь: «Блин, меня завлекли, заставили смеяться, слушать детские песни про то, что “его же посадят”, а потом окунули просто в грязь и в безнадегу». Я такое люблю. Это мощно. Есть еще довольно интересное произведение Водолазкина «Лавр». Его прочитать я всем советую. Потому что надо. Хотя тоже довольно тяжелая книга.
Больше навскидку ничего не вспомню. Какие-то вещи из так называемых must read читал, но они меня не впечатлили. Та же [автобиографическая повесть Павла Санаева] «Похороните меня за плинтусом», например.
О фанатах
ТТ: — Вы думали снова о крупной форме?
В. Б.: — У меня даже есть пара относительно крупных произведений, например, роман на пять авторских листов. По современным меркам это немного, можно сказать, даже не роман. Я там схитрил, он многослойный — состоит из шести историй, которые связаны одним персонажем и общей линией, там много аллегорий и аллегорий на аллегории, все закручено и перекручено. Но он очень тяжелый — не реализм и не фантастика, а нуар. Отчасти это контркультурное произведение, в нем, наверное, еще остались какие-то влияния на меня Паланика, от которых я стараюсь избавляться.
Этот роман я хочу довести до ума и куда-нибудь пристроить. Еще есть повесть, она, наверное, вдвое меньше романа, это young adult (литература для «молодых взрослых» или подростковая — прим. ТТ) про подростков. В повести — свой мир. Как оказалось, подобные идеи уже были, но мне тогда казалось, что это что-то новое. Смысл в том, что с какой-то определенной периодичностью взрослые, все, кто старше 21 года, умирают, и остаются только дети. Они строят этот мир, живут в постоянном ощущении, что когда-то они тоже… Интересная для меня вещь. Собственно, с ней я и вернулся в свое время к писательству благодаря Кате: написал эту повесть и продолжил писать.
ТТ: — Чем Екатерина вам помогла?
В. Б.: — Перерыв в писательстве я сделал во многом из-за того, что в тот период жизни у меня не было поддержки ни со стороны женщины, с которой я тогда был в отношениях, ни со стороны моего окружения в целом. Это все воспринималось как какое-то баловство, трата времени. С этим, кстати, многие сталкиваются. У меня есть несколько знакомых из писательской среды, которые активно участвуют в различных конкурсах, но при этом не пишут под собственным именем, а используют псевдонимы и даже в сети общаются под этими псевдонимами. Девушку зовут, условно, Маша, а псевдоним у нее — Эльза. И к ней все обращаются как к Эльзе. Спрашиваю, почему так, а она говорит: да ну, поддержки нету, никому не интересно, я не хочу, чтобы все знали, что я пишу. И таких людей много, очень много, даже в нашей небольшой тусовке. Ну, потому что это глупость. Писать — глупость. Музыкой заниматься — глупость. Рисовать — глупость. Надо найти нормальную работу. Сложно людям.
У меня тоже ряд рассказов написаны под псевдонимом Николо О’бок, который произошел от того самого Колобка, к которому мы с братом летали по ночам. Я — Николо О’бок, то есть «я — не колобок» (смеется). Под ним я писал, например, «Клуб нелепого протеста». Псевдоним я брал, чтобы позволить себе писать по-другому. Людям очень тяжело выходить из привычных рамок, и я тоже не мог позволить себе от имени Виктора Бровкова написать что-то для себя необычное. Казалось, что это неправильно. Поэтому я взял псевдоним и — опа, я другой человек, могу творить все, что хочу! А сейчас я понимаю, что это большущая глупость. Надо оставаться собой и делать, что хочешь, конечно, отдавая себе отчет о возможных последствиях.
А Катюша, когда почитала мои произведения, очень меня поддержала. Ей все очень нравится, она вообще мой главный фанат. Ей нравится даже то, что мне самому не нравится. И чем больше мне не нравится, тем больше нравится ей. Она пытается меня убедить, что это хорошо, даже если это плохо. И она стимулирует меня писать. Ее интерес, то, как она реагирует, — мне это очень помогает. Она даже придумывает названия моим рассказам. Я о них в последнее время уже даже не думаю, знаю, что мне их Катюша придумает. «Добрый путь» — ее название, «Поехали» — ее название. Все, вроде бы, на поверхности, но у нее получается емко, названия связаны с рассказами и имеют некое двойное дно, как мне и надо.
Фантастическое будущее
ТТ: — Вы уже как-то взаимодействовали с издательствами?
В. Б.: — Мой опыт закончился на первом моем романе. А потом в нашей писательской тусовке сложилось такое мнение, что в современных российских реалиях сложно напечататься. Нужны либо деньги, либо связи, либо большая аудитория, чтобы издательствам было выгодно. Ну либо писать в жанрах, которые востребованы, а они мне не интересны: бояр-аниме (трудно определяемый современный поджанр фэнтези, зародился в России, герои часто — попаданцы, у многих есть сверхъестественные способности, зачастую акцент делается на борьбе кланов — прим. ТТ), книги про попаданцев и т. п.. Тем не менее, свой нуарный роман я буду отправлять в издательства. У меня есть знакомая, которая много общается в литературных кругах, я ее попросил составить список издательств, в которые можно попробовать обратиться. Есть мысль выходить на небольшие издательства, потому что крупные даже не читают то, что им присылают. У них требования — объем произведений, которые они принимают, с каждым годом увеличивается. Если несколько лет назад можно было отправить роман на 7-8 авторских листов, то сейчас меньше 12 не принимают, потому что люди, которые читают, хотят читать сразу много. И это тоже большая проблема. Почему сейчас так популярны серии произведений, ТВ-сериалы? У людей нет времени привыкать к новым персонажам — знакомиться с ними и т. д. Почему люди не уходят из больных отношений? Потому что придется привыкать к новому человеку, а этот, вроде бы, не бьет, пусть иногда пьет, но зато знаешь, что будет дальше. А с новым — что будет? Поэтому люди остаются, и это отношение заметно в литературе. Можно, конечно, Достоевского вспомнить, который был весьма коммерческий парень и писал много, потому что хотел больше денег, те же «Братья Карамазовы» — огромный роман, из которого я бы половину вырезал… Нет-нет, хорошее произведение. Но это сериальное мышление — большая проблема. Я поражался, еще когда брат читал какого-то «Ричарда Длинные Руки» (фэнтезийный цикл Юрия Никитина, написанный под псевдонимом Гай Юлий Орловский, о мальчике-попаданце по имени Дик. В настоящее время содержит более 50 книг — прим. ТТ), какая-то фэнтезийная серия, 15 или 17 книг, и он пишет и пишет, и люди читают и читают. Ну что там можно читать? А я больше люблю пройти полный путь от знакомства с героями до развязки. Конечно, бывает безумно обидно после прочтения, что все закончилось, и больше ничего нету. Но, по-моему, настоящий роман должен быть написан целиком, никаких вторых или третьих частей. Начался и закончился. Это должно быть что-то цельное, как песня. Никто же не пишет песни, у которых несколько частей. Понятно, есть «Металлика», есть Unforgiven и Unforgiven II, но это разные песни (есть и Unforgiven III — прим. ТТ). Любое произведение должно быть законченным. Понимаю, что есть серии, например, Айвазовский писал море, но каждая его картина — законченная. Так и литература не должна превращаться во что-то бесконечное.
ТТ: — Вы думали о том, что писательство может стать вашим основным видом деятельности, или это все-таки хобби и хобби оно останется?
В. Б.: — Во мне борются два волка (смеется). Один похож на героев моих произведений, вот этих инфантильных невыросших мальчиков, а другой — взрослый дед, который сидит и хохочет. Я понимаю, что сейчас, чтобы заниматься как музыкой, так и писательством, нужно иметь деньги. То есть, нужна хорошая работа, которая поможет этим заниматься. Слава богу, у меня работа хорошая, я могу себе позволить и писать, и в группе играть на барабанах, но, думаю, если бы мне так не повезло, было бы гораздо тяжелее.
ТТ: — Как бы вы описали свои литературные амбиции?
В. Б.: — Они у меня, конечно, есть. Когда я победил в конкурсе, то в писательском чате сказал, что сейчас из него удалюсь и ни с кем из участников вообще общаться не буду (смеется). Амбиции есть, мне хочется, чтобы меня читали, хочется довести до людей свой роман, хочется увидеть свою книгу на полке. Мои рассказы вошли в пару изданных книг, но это немного не то. Главное — я хочу, чтобы меня читали. Наверное, этого хочет любой пишущий человек. У меня есть определенный стиль, я над ним работал, долго работал. Когда люди говорят, что нужен талант, я могу им дать почитать то, что писал сначала и то, что пишу сейчас. Это работа. Нужно читать других авторов, писать свои произведения, думать, перестраивать мышление, учиться погружаться в ситуацию и в персонажа, учиться анализировать свой текст, задавливать эго, которое говорит, что все и так хорошо. Я пишу 10 лет, это долгий путь и только теперь я могу сказать, что мне нравится то, что я пишу.
Есть еще глобальная мечта — чтобы по моему роману сняли кино. Пусть и плохое, пусть и российское, но зато я смогу говорить, что не зря писал.
Беседовал Павел Лысенко
Ваш комментарий будет первым